- Артикул:00202438
- Автор: Анищенко О.
- ISBN: 5-902872-13-8
- Обложка: Твердый переплет
- Издательство: Элпис (все книги издательства)
- Город: Москва
- Страниц: 368
- Год: 2007
Развернуть ▼
За описанными в словаре лексемами, выразительными оборотами, образными выражениями лежит целая историческая эпоха, реальные события далёкого прошлого. Жаргон, создаваемый многими поколениями учащихся, не только проливает свет на забытые страницы истории из школьной жизни, но и отражает основные тенденции в словообразовании дореволюционной России, а также раскрывает секреты социально-группового словесного творчества.
Введение
Школяры и школяризмы в словарном освещении
Начало 90-х годов XX века в российской лингвистике и лексикографии ознаменовалось настоящим жаргонологическим "бумом". Экспансия жаргона в живой речи, новейшей литературе и средствах массовой информации, открытая интенсивная публикация ранее подцензурных авторов, разгул преступности в новой России и активность нового поколения во властных структурах и бизнесе - эти факторы во многом подготовили такой бум. Была, однако, и идеологическая причина мощного возрождения словарной обработки русского жаргона. С середины 30-х годы исследование русского жаргона в России было официально запрещено. Раз, по утверждению властей, с преступностью было окончательно и бесповоротно покончено, то и жаргона в СССР, так же, как и секса, больше не существует. Многие известные филологи - Б. А. Ларин, Д. С. Лихачев, Л. В. Успенский, Б. Л. Богородский, А. М. Селищев и др., усиленно и плодотворно собиравшие и описывавшие современную им жаргонную речь, вынуждены были сменить запретный объект описания и заняться языком и литературой древней Руси, исторической лексикологией, этимологией и т. п., которых не коснулась запретительная ферула сталинского режима. Ныне появилась возможность вернуться к словарному описанию жаргона на новой основе, обобщая давно сделанное и собирая богатые россыпи нового.
И действительно, - как часто бывает в России - мощным рывком упущенное было наверстано. Зияющая еще недавно лакуна словарей русского жаргона была почти в одночасье заполнена, появилось более ста словарей - не только "хороших и разных", но и "плохих и одинаковых". Но даже последние полезны уже тем, что они удовлетворяют спрос на лексикографическую литературу, до недавнего времени остававшуюся дефицитом. В библиографии к словарю О. А. Анищенко приводится литература первого типа и Читатель может сам убедиться в ее основательности и информационной насыщенности.
Дефицит русских жаргонных словарей ныне успешно заполнен, некоторые яркие пассионарии жаргонографии (как, например, В. С. Елистратов) даже (к сожалению для большинства их коллег) объявили о своем уходе из этой области лингвистики в силу её почти полной исчерпанности.
При всей полноте изучения этого недавно почти неизученного объекта, тем не менее, несколько белых пятен в жаргоноло-гии и жаргонографии все-таки остаются. К ним относятся в первую очередь историко-этимологическое изучение нашего жаргона и его сопоставление с другими - родственными и неродственными языками: украинским, белорусским, польским, немецким, идиш и т. д. Достижение этой цели, намеченной еще Б. А. Лариным и Д. С. Лихачевым, пока довольно далеко, хотя некоторые успешные попытки и здесь недавно сделаны - например, в работах В. Д. Бондалетова, М. А. Грачева и Е. С. Отина. Для основательного погружения в историю русского жаргона, создания исторического жаргонологии и жаргонографии, нужны качественные материалы разных периодов и разных социальных групп.
Словарь О. А. Анищенко, представляемый ныне Читателю, относится именно к числу именно таких добротных "баз данных" для достижения пока не достигнутой цели жаргонологии. Его автор, вдохновленный идеей неутомимого, взыскательного и неистового "разъятеля" слов, известного этимолога и историка русского языка профессора И. Г. Добродомова, с аспирантских 1980-х годов увлеклась собиранием жаргона учащейся молодежи XIX века. Чем глубже Ольга Александровна погружалась в толщи этого жаргона, тем больше вдохновляла ее живая стихия и экспрессивная образность этой сферы "неклассической" речи.
Несмотря на свою корпоративную замкнутость и спонтанность эта речь столь же поэтична и вдохновенна, как речь прозы и поэзии века, давшего нам современную русскую литературу. Сравните лишь отрывок из написанной в 70-е годы позапрошлого века учащимися Первой Московской классической гимназии (Н. Тимковским и С. Шумовым поэмы "Гимназиады":
Стынет кровь, трясутся губы, На челе холодный пот, Дробь выстукивают зубы, Ноет в ужасе живот, Все стоят в оцепененье... Грозен, зол и горделив, К молодому поколенью Катит сам "Локомотив"! Горе нам, как он ужасен: Точно сфинкс, непостижим, Точно рак вареный, красен, Как судьба, неумолим! Чрево тучно и надменно, Кровью налиты глаза... Ну, ребята, непременно Грянет страшная гроза!
Не правда ли, в этом описании "Локомотива" - таково прозвище директора этой Московской гимназии - можно уловить и отзвуки пушкинской поэзии, и реминисценции "Гавриилиады", и реализм вечного трепета гимназистов перед директорами всех школьных времен и народов? И всё это сконцентрировалось в капельке одного-единственного (в этом фрагменте) жаргонизма той поры - в школярском прозвище Локомотив.
Не нужно думать, что гимназическая ирония обращена только на директоров и преподавателей. Те же авторы с тем же сарказмом обрушиваются и на своих соучеников, например, прибывших в Москву из провинциальных городов невежественных "пансионеров", которые вместо учебы думают лишь о еде и сне:
Могут спать они хоть сутки, Вечно чавкают их рты, Вечно полны их желудки, Вечно головы пусты.
Жаргонная речь "приклеила" и таким ученикам меткое прозвище (видимо, не без влияния сатиры М. Е. Салтыкова-Щедрина) - пошехонцы.
Новое и старое, традиционное и революционное, поэтическое и вульгарное - все переплетается в жаргоне, создавая мощное поле экспрессии. Это поле имеет разную протяженность и цветистость в разную эпоху. В "Словаре русского школьного жаргона XIX века" оно развернуто едва ли не во всю ширь, создавая реальную картину ушедшей эпохи - эпохи "гимназисток румяных", бурсаков и кадетов. Все это поле удачно характеризуется понятным и ёмким термином - школяризмы, т. е. лексические и фразеологические слепки речи учащихся самых разных учебных заведений тогдашней России. Естественно, что уже сами наименования (или точнее - жаргонные само- и экзо-наименования) этих учащихся представляют собой немалый языковой капитал, отражая определенную иерархию этой социальной среды. Так, воспитанники духовно-учебных заведений в жаргоне именуются богаделенка (академия); семинар, бурсак (семинария); грамматик, поэт, ритор, риторист, синтаксист, этимолог, словесник (класса риторики); философ (класса философии); богослов, богословец, богослуй (класса богословия); академик училищный, бурсак, приходчина (собир.), ряпужник, уезд-ник, уездняк (училища). Студентов разных групп, возраста, специальностей и интересов называют: бурсак, бурш, матрикулист, студиус; лошак, футур, футурус; фукс; бранд-фукс, огнёвка, красный лис; молодой дом; старый дом; покрытый мхом; корпорант; дикий.
Обилие же дифференцированных названий учеников поражает своей меткостью и образностью. Даже не вчитываясь в точные дефиниции, предлагаемые для каждого такого обозначения О. А. Анищенко, легко догадаться, к какому типу учениц и учеников относятся, так сказать, "объекты номинации": институтка, катеринка, машер, машерочка, медамочка, монастырка, пав-лушка, патриотка, смолянка; первяк; вторяк; третья, трёшница; четверик, четвёрка, четвертушка; пятерик; шестерик, шестёрка; семерик, седъмушка; варёная говядина, гимназ, грач, красильщик, красная говядина, лягушка в кармане, сизяк, синяя говядина, синий пуп, штукатур; балдюк, биток, дриттка, дубинородный, камчадал, оболтус, пошехонцы (коллективное прозвище), рогатый, стоеросовая дубина, самогиты (коллективное прозвище), старик, старикашка, старичок; рыдалец; мо-вешка, оседлый, отпетый, отчаянный(-ая), отчвалый; долбяш-ка, долбёжник, зубрила, зубрилка, зубрило, зубряга, зубряжка, прожигала; амурчик, девочки (собир.), мазочки (собир.), матрёшка; дикарь, дичь, зелёная, зеченушка, зверь, кишата (собир.), козерог, корявый, кофулька, кофушка, малыш, малявка, мохнатый, пернатый, приготовишка, пшик, словарь, сугубец, сугуб-ство (собир.), сугубый, фараон, хвостатый, шибзд; забывала, объяснялка, форсила, цукатель, principale; казёнщик, казённокоштный, казна пузатая; бранчушка, бранчушка завзятая; дежурный, командир, сениор, старший, старшина, старшой, цензор; жеребец, зверь, извозчик, спартанец, силач, чугунный; махальный, сторож:; великовозрастный, обомшелый бурш, седьмовец; секарь, секундатор, секутор; закал, закалённый, чугунный; жила, вольница; скильный, скиляжный, цынготный...
Разумеется, что для соответствующих экспрессивных обозначений педагогов и воспитателей школярский жаргон имеет не меньшие ресурсы наименований. Лишь из осторожности - чтобы современные школяры не взяли (без чтения словаря) на вооружения эти клички и не применили их к собственным любимым педагогам - я не привожу их равноценным списком. Но внимательный читатель словаря О. А. Анищенко, погрузившись в такую лексику, ощутит "вкус эпохи", запечатленной в не скованным литературными традициями звучном школярском слове.
Именно спонтанность жаргонной речи школяров делает ее творческой и яркой. Ведь эта речь раздается не в классных комнатах или студенческих аудиториях, а в вольном пространстве дружеского общения, что роднит ее с нынешним потоком речи уличной или "чатами" интернета. Ведь жаргон - своеобразный пароль, дающий право на такое общение. Знаешь пароль - и ты "свой" в мире жаргона, а значит, - и автор его, и пользователь.
"Парольность" жаргона, конечно, не значит, что всё в нем понятно лишь посвященным. Тем более, что "Словарь русского школьного жаргона XIX века" отражает живую речь начитанных и образованных молодых людей, будущих "властителей умов" нашей страны. Это не монотонные и стершиеся от многоразового потребления пресловутые современные блин или типа, а целая яркая палитра органической смеси речевого и литературного, закодированного и прозрачного, своего и чужого. Характерны, например, вкрапления в школярский жаргон цитат и выражений из нашей классики. Так, пушкинское лукавый царедворец в кадетском жаргоне стало ироническим прозвищем командира в кадетском корпусе:
На целые шесть месяцев раньше он вырывался на свободу. Где только не побывает? Каких стран неувидит! И, главное, не будет его, не будет более зудить "лукавый царедворец", как называли кадеты своего ротного командира, обращавшего особенное и едва ли не преимущественное внимание на внешнюю выправку и хорошие манеры будущих моряков. Отличавшийся необыкновенною любезностью обращения - хотя далеко не мягкий человек - и вкрадчивостью, он за это давно уже получил почему-то прозвище "лукавого царедворца" и не пользовался расположением кадет (К. Станюкович, Маленькие моряки; Петербургский морской корпус, 1850-е гг.).
Не случайно в одном из новейших словарей военного жаргона именно это сочетание зарегистрировано и как прозвище другого командира - командира гардемаринской роты Санкт-Петербургского Морского кадетского корпуса 1860-х гг. Автор словаря дает даже мотивировку такого наименования, гармонирующую с пушкинизмом: "из-за его любезности и вкрадчивости" (см. [Коровушкин 2000: 161]). Ясно, однако, что за этим прозвищем стоит факт образованности и начитанности кадетов и гардемаринов позапрошлого века.
Лексикон школяров XIX века отражает и одну из характерных особенностей жаргона вообще - тяготение к метафорике и юмору, иногда юмору весьма чёрному. Так, чаепиец - семинарское обозначение семинариста, имеющего возможность пить чай - неминуемо вызывает ассоциацию с убийственным кровопиец. А шутливо-иронические наименования строгих наказаний, широко бытовавших в то время в учебных заведениях, заставляют задуматься о диалектическом единстве акции и реакции. Так, порка в речи школяров окрещена весьма "поэтическими" словами и оборотами: берёзовая кашей, берёзовый чай, кто есть ударит гйя, лупсенция, отставка с мундиром, поронция, румяна, секуция. А характеристики ударов, наносимых школярам или полученных ими в потасовках, поражают своим разнообразием и экспрессией: банка, бляха, вселенская смазь, всеобщая смазь, горчишник, груша, дёрни о пол, жирандольки, кокос, кукунька, майские, маслянка, набрюшник, отмеривание на фуражку, паля, пиво, пырье-масло, секунда, смазь, устрица, фарфорка, фац, шамайка. Не менее шутливо и ярко обозначение наказания голодом: безобед, без последнего блюда, букет, голодный стол, остаться без булки, чёрный стол. В этом лексиконе шутливо-иронично обыгрывается и вечная тема "Пьянство", особо популярная в жаргоне будущих священников: дербулызнуть, дерябнуть, двинуть от всех скорбей, до положения риз, до мощей, на руках возьмут тя, писать по восемнадцатому псалму, с носков долой, пьян как филолог.
Как видим, хотя школярский жаргон во многом специализирован, повернут в сторону актуальных реалий ученической и студенческой жизни, он не чужд и общечеловеческим "картинам мира", и яркой национальной метафорике. Именно поэтому его словарная обработка О. А. Анищенко является вкладом не только в жаргонологию, но и в русскую историческую лексикологию и фразеологию вообще, Не случайно в словаре немало убедительных историко-этимологических и культурологических комментариев, где жаргонное перекликается с разговорным и просторечным: антимонии, мантифолия, ерунда, филистер, шибздик, дежурный, березовая каша, на шарап, турусы на колесах, ни в зуб ногой... Иногда даже лапидарное толкование составителя словаря может стать основой для широких историко-этимологических разысканий. Таково примечание к обороту чёртовы грабли, которое О. А. Анищенко извлекла из собрания пословиц В. И. Даля: "сказал семинарист, когда наступил на них и они его ударили по лбу: а то и не знал, как их по-русски назвать" (Даль, 1984: 1, 349. Раздел "Память"). Действительно, это старая бурсацкая шутка, пришедшая в русский язык из немецкого языка, где до сих пор актуален фразеологизм jmdm. zeigen, was eine Harke ist (букв, "показать, что такое грабли") - 'проучить кого-л. как следует', 'чётко и настойчиво сформулировать кому-л. свою позицию'. Это выражение возводят к немецкому народному анекдоту - шванке, известному с 1512 года и широко распространённому в разных регионах. Недоучка сын, который вернулся в родную деревню, хватив себя граблями по лбу, вдруг вспоминает забытое слово. Его выкрик, хотя и на южно-немецком диалекте, очень напоминает возглас русского школяра-"граблеступа": "I du verflokte Hark!" ("Ну погодите, проклятые грабли!"). Это verflokte Hark полностью соответствует чёртовым граблям, зафиксированным В. И. Далем. А сюжет шванки был пересказан нам Л. Н. Толстым в одной из его сказок. Любопытно, что в современной русской речи и средствах массовой информации совсем недавно этот старый бурсацкий сюжет обрел вторую жизнь. Он породил собственно русское выражение наступать на те оке грабли, которое весьма метко характеризует нашу жизнь, где все повторяют старые ошибки.
Как видим, словарь О. А. Анищенко немало дает и для исследования школярского жаргона, и для более глубокого постижения литературного русского языка. И этот симбиоз жаргонного и литературного не удивителен. Ведь составитель словаря добывал свой материал долгим и тяжким трудом, читая и перечитывая авторов классического XIX века. Мемуарная литература была основным источником этих поисков. И в числе многих мало известных ныне мемуаристов и почти забытых писателей вроде плодовитого П. Д. Боборыкина - немало и хорошо знакомых и любимых нами классиков: К. С. и С. Т. Аксаковы, В. В. Вересаев, Н. Г. Гарин-Михайловский, Н. В. Гоголь, В. И. Даль, Ф. М. Достоевский, А. И. Куприн, Н. С. Лесков, Д. Н. Мамин-Сибиряк, В. Набоков, А. Ф. Писемский, Н. Г. Помяловский, М. М. Пришвин, М. Е. Салтыков-Щедрин, К. М. Станюкович, И. С. Тургенев, Г. И. Успенский, Л. А. Чарская, А. П. Чехов, К. И. Чуковский... Ведь все они когда-то были школярами и пронесли любимые школяризмы через всю свою жизнь, запустив жаргонный бумеранг в окультуренное ими же поле русского литературного языка.
Благодаря свежему и нужному словарю О. А. Анищенко этот бумеранг возвращается ныне во круги своя. Во круги системы яркой и хлесткой живой речи молодежи XIX века. И неминуемо - и во круги молодежной жаргонизированной речи наших дней.
В. М. Мокиенко
Рекомендуем
