Его жизнь и его судьба. Книга памяти Льва Финка

В этой книге собраны как произведения самого А. А. Финка (1916 - 1998), замечательного филолога, критика и педагога, так и его близких, друзей, учеников и коллег.
Кажется, что и сегодня можно услышать его живой голос, не только всегда отвечавший вызовам времени, но и обладавший творческой силой делать его актуальным и непреходящим.
Мемуарные очерки, публицистические статьи, критические исследования, показывают деятельную личность А. А Финка не как парадокс возможного, а как итог практики соболезнования и неустанных поисков этической истины, не подверженной жерновам истории.
Введение
Корреспондент "Новой газеты" обратился к дочери А.А. Финка Э.А. Финк, чтобы она ответила на ряд вопросов для будущих читателей книги.
- Как родился замьхел этой книги?
- Когда отец ушел из жизни, у него не осталось неопубликованных рукописей. Он успел издать свои монографии о Леонове, Симонове, Гранине, книги о театре и книгу "И одна - моя - судьба", которая написана в своеобразном синтетическом жанре. Это мемуары, публицистика, критика, размышления о реальных людях и литературных героях, о времени и вечности.
В последние годы он не переставал писать и работать. Он не мог уже задумывать произведений "большой формы", масштабных исследований, но критические и публицистические статьи, рецензии на новые книги печатал в периодике. Первоначальный замысел книги был связан с тем, что ее составители хотели собрать и опубликовать эти газетные статьи, вызывающие и сегодня несомненный интерес Но скоро мы поняли, что книга должна представить автора более полно, более объемно - его личность, творчество, судьбу. Поэтому в книгу включены и часть мемуаров, и последняя большая статья о прозе Симонова, Солженицына, Пастернака - из опубликованного при жизни
- Если я вас правильно понял, вы считаете, что сегодняшним читателям интересно не только литературное наследие вашего отца, но его "личность" и "судьба"?
- Да, именно так. Если говорить о судьбе, то для советского человека XX столетия биография отца - вовсе не исключительна. 17 лет в тюрьме, лагере, ссылке, - но он выжил, выстоял, нашел в себе силы все начать сначала. Вот здесь, наверное, - необычное, может быть, исключительное.
Когда отец был арестован, он был аспирантом МИФЛИ и сотрудником "Литературной газеты". Сорокалетним человеком он снова поступил в аспирантуру и стал журналистом - через 20 лет! Почти никто, кроме мамы и одного-двух ближайших друзей по Северу, не верил, что это возможно - вернуться в профессию после такого перерыва.
- И как вы считаете, почему ему это удалось?
- Наверное, главное то, что он родился филологом, литератором. В 13 лет отец уже печатался в газете. Он чувствовал, понимал поэзию, знал и любил ее. У него была замечательная филологическая память. А может быть, главное в том, что он был волевым, упорным человеком. Думаю, что не случайно среди поэтов, которых он узнал уже в конце жизни, он всем сердцем полюбил Бориса Чичибабина. Может быть, ему близок был не только внутренний мир поэта, трагическое и светлое восприятие мира, но и его жизненный опыт, уводивший от поэзии (тридцать лет работы бухгалтером).
По воле случая и лагерного начальства отец освоил профессию экономиста-плановика. У него были математические способности, строго организованное логическое мышление, вкус и умение работать сосредоточено, настойчиво. В своих воспоминаниях он пишет об этой части своей жизни.
Когда после 1946 года маме разрешили поехать к мужу на Север, начался новый период в жизни отца. Он работал вольнонаемным, у него были дом, семья. Работа забирала много времени и сил. Но отец и по вечерам находил "умственную" работу: преферанс, шахматы.
Я увидела отца, когда мне исполнилось 8 лет. И я обижалась на него за эту вечную занятость: ведь мы с мамой приехали к нему в такую даль, в Коми АССР, в Заполярье. Только потом я поняла то, что мама, наверное, понимала уже тогда: и работа, и шахматы спасали, сохраняли... Прошу прощения за длинную цитату, но в воспоминаниях Ефима Эткинда ("Записки незаговорщика") я нашла блистательную формулу, которая помогает понять, чем были шахматы для интеллигенции в советский период: "По-видимому, в культуре дело обстоит так заткнешь в одном месте - мысль, талант, слово вырвутся в другом. Невероятный расцвет шахматной мысли в СССР объясняется не только тем, что у нас было много кружков во дворцах пионеров, и что шахматы поощрялись партийно-государственным начальством, как безопасное интеллектуальное творчество. В послереволюционной Франции появилось сразу несколько блестящих молодых полководцев - генерал Бонапарт был одним из них; рядом с ним были Гош, Моро, другие. В советское время и Гош, и Моро, и даже Бонапарт стали бы шахматистами. Может быть, даже Ленин, живи он при Сталине, занимался бы не политикой, а шахматами".
- Что теперь вы думаете об отце, каким видите его с дистанции времени!
- День отца, сколько я его помню, начинался с.ежедневника: написать, позвонить, выступить, сделать... И он неуклонно добивался от самого себя, чтобы этот план был выполнен. И всегда, до последнего года, в день лекции, даже если болен, вдруг откуда-то брались силы... И статью дописывал к сроку, и главу диссертации аспиранта прочитывал к назначенному часу, несмотря на обстоятельства. Психологи считают, что люди, живущие по плану, живут в гармонии со своим временем. Но на долю отца выпал жесткий конфликт со своим временим Он и книгу своих воспоминаний начинает с того дня - 7 апреля 1938 года - когда за ним пришли, и всю прежнюю жизнь как отрезало.. Может быть, поэтому он так яростно боролся за "выполнение" своих планов. Это был поединок с судьбой, и, мне кажется, недаром всю сознательную жизнь отец обращался к двум вечным образам - Гамлету и Дон Кихоту. Его ученики вспоминают и сегодня лекцию о Гамлете, а монографию о Гранине отец назвал "Необходимость Дон Кихота".
Я благодарю "коллективного автора" портрета Льва Финка, каким он получился в книге. Мне кажется, авторы воспоминаний показывают личность отца как масштабную и глубокую. Здесь есть воспоминания людей одного с ним поколения (Ю. А. Дмитриев, В.В. Новиков) и младших коллег - например, В.Д. Оскоцкого, ЮМ Оклянского, и учеников (И.В. Саморукова, Е.Н. Сергеева). Это очень разные люди, и они по-разному видят и жизнь, и литературу, и их взаимоотношения. Точки зрения на то, какой смысл имел этот конфликт со временем, к каким результатам он привел, у них тоже различные. Но мне кажется, целостное впечатление создается. Книжный человек, который всегда ходил с пухлым портфелем, который каждую свободную минуту читал - если не книгу, то газету, чужую рукопись. И человек с огромным кругом общения и с деятельным интересом к людям Недаром ему писали и бывшие студенты, и школьные учителя, и литераторы, и читатели. Как ни любил он письменный стол и свет настольной лампы, еще полнее он раскрывался в прямом общении, в диалоге со слушателями. Его аудитория - не только студенты, но актеры и зрители, коллектив кинохроники, школьники и педагоги. К 60-летию отца известный в Куйбышеве-Самаре преподаватель философии в университете ИА Арончик написал статью, в которой, по-моему, очень точно сформулировал: "Он всегда активный участник этой Жизни. Хотя специальностью его является Книга".
- Какую роль сыграл отец в вашей жизни?
- В детстве отец был для меня загадкой - мне никто не говорил, где он, что с ним. Но шла война, и отцов, как правило, дома не было.
На первых порах наше общение было трудным: отец не умел разговаривать с детьми, а я очень ревновала к нему маму. Но уже в восемь лет я много читала и любила поэзию - постепенно отчуждение истаяло... О тюрьме, о лагере отец мне не рассказывал никогда, рассказывала только мама, которая родила меня через полгода после ареста отца и ждала его долгие восемь лет.
Но многое я сама поняла, потому что в первый класс пошла в поселке Княж-Погост в Коми АССР, где отец после лагеря жил и работал. И там я увидела многих людей с такой же судьбой, и вместе с их детьми я училась в школе. В четвертой четверти девятого класса я оказалась в Куйбышеве у бабушки и дедушки, где мы с мамой и младшей сестрой жили каждое лето. Я пошла в хорошую куйбышевскую школу, но АО сих пор помню свое разочарование: человеческий, культурный, интеллектуальный уровень в нашей школе в городе Печора был очень высокий. Население Печоры с 20-30-ых годов увеличивалось за счет "искусственного отбора", и отец в воспоминаниях рассказывает о многих замечательных людях, которых он встретил на Севере. Это может показаться циничным, но несчастье в самом деле помогло увидеть возможность для человека сохранить человечность в уродливых обстоятельствах.
В 60-ые годы я уже понимала отца, верила ему и сочувствовала, удивлялась и восхищалась им. Можно сказать, я пошла в жизни по его следам.
После реабилитации отец стал аспирантом пединститута, я в 1956 году поступила на первый курс историко-филологического факультета. Отец работал в газете, затем П.Л. Монастырский, главный режиссер драматического театра, предложил ему вернуться на место заведующего литературной частью (до ареста, еще студентом, отец работал в театре с АЯ. Волгиным). Я пришла в театр после отца, когда он начал свою многолетнюю вузовскую деятельность. Поэтому я знаю, как относились к отцу в театре, какое место он занимал в творческой жизни коллектива. Конечно, мне было трудно выдерживать постоянные сопоставления с отцом, и я старалась скорее пройти период ученичества, овладеть секретами театрального дела.
Должна сказать, что из театра отец ушел только формально. Ао конца жизни он писал статьи, книги о театре, работал над инсценировкам (например, по прозе Константина Симонова, по роману Ф.М. Достоевского "Братья Карамазовы").
Потом я пришла на кафедру университета, которой отец руководил. Об этой части его жизни рассказано в воспоминаниях В.П. Скобелева, СЗ. Агранович, Т.В. Журчевой... Почти в сорок лет я начала другую жизнь, стала осваивать новую профессию. В театре я работала 12 лет, этот мир так меня затянул, что я оставила уже написанную диссертацию, несколько раз откладывала защиту. Организованности, работоспособности, счастливому умению отца идти вглубь - на первый взгляд, разбрасываясь и отвлекаясь - и сопрягать далекие смыслы, завидую и теперь.
- Вы сказали, что восхищались отцом и удивлялись ему. Чему именно удивлялись!
- В книге "И одна - моя - судьба" отец рассказал о своем детстве, работе юнкора, о комсомольской юности. Он - человек поколения Когана и Кульчицкого, и первая его книга была про Эдуарда Багрицкого (рукопись пропала во время ареста). Но романтический мир столкнулся с реальностью тюрьмы, пересылки, лагеря. Об этом я задумалась гораздо позже, а в годы после XX съезда мы вместе, так получилось, переживали свою весну, читали стихи Евгения Евтушенко и журнал с впервые опубликованным булгаковским романом, публицистов "Литературной газеты". Только у отца это была "вторая весна" (так назывался сборник стихов, его первая после освобождения книга, написанная в соавторстве с другом юности Михаилом Лошмановым). Идеи и мифы шестидесятых отец разделял и принимал. Например, ему нравились пьесы Михаила Шатрова о революции, в которых создавался образ Ленина, противостоящий сталинизму, идеологии и политике Сталина. В статьях и книгах отца пафос отрицания и противостояния сталинизму - последовательный, внятный - с годами становился ярче, проникновеннее. Но Ленин долго оставался для него символом великой гуманистической идеи, и из-за этого он сердился на маму, которая думала по-другому, и огорчался из-за меня и моих ближайших друзей, которые то ли сами додумались, то ли регулярно слушали разные "голоса" по радио, и стремительно освобождались от иллюзий.
Должна сказать, что и сегодня меня удивляет, как отец и в восемьдесят лет был способен учиться, меняться, пересматривать свои взгляды. Я благодарна самарскому журналисту Юрию Хмельницкому, который взял у отца интервью за несколько дней АО смерти. И в этом интервью я открыла для себя такие вещи, каких не заметила при самом близком общении.
Я прочитала ответ отца на вопрос Хмельницкого о Ленине - оказывается, и в последний год, когда он был так тяжело болен, он был способен отказаться от каких-то стереотипов, взглянуть на вещи по-другому.
Отец всегда стремился мыслить диалектически: видеть в предмете своих размышлений противоречия, их взаимодействие. Хотела бы последовать этой традиции. Отец был человеком твердых убеждений, у него были сложившиеся вкусы. И он был человеком верным: не забывал друзей, был благодарен своим учителям, помнил добро, старался ответить на добро добром. Но он был открыт новым впечатлениям, новым людям, увлекался новыми делами, щедро тратил свой ум, знания, силы. Может, поэтому он так много успел